НОВЫЙ ГОРОД — «ИДЕАЛЬНЫЙ» ГОРОД!

Ну хорошо, город-сад не получается. Или получается совсем другим, чем первоначально задуманное. Какова же альтернатива? Все тот же город со всеми его смертными грехами? «Да, город, — отвечают многочисленные неверующие в идею города-сада, — но только город, освобожденный от большого числа своих недостатков». В самом деле, ведь привычные недостатки — скученность и антисанитария застройки, разбросанность на большие расстояния и транспортные заторы — свойственны не городу как таковому, а лишь определенному и весьма короткому по времени этапу в его развитии, когда интересы частного капитала взяли верх над интересами человека и соображениями здравого смысла. Ведь были же античные Приена и Помпеи, ведь сохранились же до наших дней средневековые Сиена и Венеция — сколько их еще, этих нетленных образцов градостроительного искусства. И не так уж сложно и дорого приспособить их для нужд современной жизни, тем более построить новый город, специально и точно подогнанный к условиям нашего времени.

Проект перепланировки Лондона после пожара 1666 г.

Так или примерно так рассуждали поборники идеи возрождения, тотального переустройства города, создания полноценного современного города. Их назвали урбанистами, то есть сторонниками городов, в отличие от дезурбанистов, которые считали, что города по самой своей природе не могут быть основной, главной формой расселения людей на земле. Начиная с манифеста Говарда, споры урбанистов и их оппонентов-дезурбанистов велись практически непрерывно, то затихая, то возрождаясь с новой силой.

Особенно острыми и продуктивными в смысле появления новых градостроительных идей были дискуссии урбанистов и дезурбанистов о социалистическом городе, которые развернулись в нашей стране в конце 20-х — начале 30-х годов. Дискуссии не были умозрительными, они имели под собой твердую практическую почву — надо было решить, как строить новые социалистические города, которые возникали по всей стране в связи с задачами индустриализации. Здесь поиски новых градостроительных форм, новых приемов планировки и архитектуры вплотную совмещались с поисками новых форм организации самой жизни, строительства, как тогда говорили, нового социалистического быта. Мы еще специально вернемся к содержанию интереснейших дискуссий урбанистов и дезурбанистов в главе, посвященной описанию внутреннего устройства города, да и вообще неоднократно будем ссылаться на противоречивые и взаимодополняющие точки зрения урбанистов и дезурбанистов по разным вопросам.

Сейчас же обратим особое внимание на то, что советские градостроители — урбанисты 20—30-х годов исходили из убеждения, будто размер нового города должен быть рассчитан на численность населения не более 50—60 тысяч человек. Речь, следовательно, шла о совсем небольшом, по нашим современным понятиям, малом городе. Однако именно о городе, с компактным расположением зданий, многоэтажной застройкой и т. п.

К тому времени уже имелся и получал все более широкое распространение в мире опыт застройки кварталов «дешевого строительства» домами высотой 4, 5 и более этажей с соблюдением необходимых санитарных норм. Были проведены расчеты по определению наилучшей ориентации жилых домов по странам света, научно обоснованных нормативов освещенности и солнечной радиации квартир. Особенно большое внимание уделяли поискам наиболее эффективных форм организации многоэтажной городской застройки прогрессивные архитекторы Германии, объединившиеся на основе созданной ими специальной архитектурной школы «Баухауз». Аналогичные работы активно велись и в нашей стране.

Древний Эдинбург и старинный замок шотландских королей

Не вдаваясь здесь в сложные вопросы совершенствования жилой среды и внутренней организации жилой застройки, заметим, что весь опыт — причем отнюдь не только теоретический, но самый что ни на есть практический — убеждал: можно построить город так, чтобы он был по-настоящему современным, удобным для жизни и работы человека. Не только удобным — еще и красивым!

Поиски новой красоты, нового, более совершенного порядка в градостроении явственно ощутимы в проекте «Промышленного города» Тони Гарнье, выполненном еще в 1911 году. Завод у него — уже не случайное скопление разнородных строений, а четко спланированный единый функциональный организм. Жилые кварталы удобно связаны с производственной территорией и вместе с тем отделены от нее массивом зелени. Сами жилые дома открыты для солнца, свежего воздуха, окружены зеленью. Размер предложенного Гарнье города невелик — он рассчитан всего на 35 тысяч жителей, но интересно то, что автор-архитектор вообразил промышленный, индустриальный город очень далеким от его реального прототипа — не пропитанным копотью, пылью, хаотичным, лишенным запоминающегося характерного облика, но напротив — светлым, чистым, упорядоченным, привлекательным по архитектуре. Немногими замеченная в свое время работа Гарнье оказала большое влияние на последующее развитие представлений о современном городе.

Так бывает нередко — современникам не всегда удается правильно оценить подлинное значение архитектурных идей и проектов, свидетелями, а то и судьями которых им приходится быть. Часто они уделяют неоправданно большое внимание тому, что вскоре оказывается вполне заслуженно забытым. И еще чаще проходят мимо того, что кажется с виду второстепенным, а оказывается жизненно важным для будущего. Именно так и произошло с полуфантастическими проектами итальянского архитектора Сант-Элиа. На его рисунках перед нами предстает город небоскребов, с мостами, перекинутыми между домами, с потоками автомобилей на дорогах и даже неуклюжими аэропланами в небесах. Здания, похожие на детали машин, и весь город, напоминающий гигантский механизм, подчиненный единому плану. Конечно, сегодня многое в проекте Сант-Элиа кажется наивным — в том числе машиноподобная форма самого города. Но притом в нем немало пророческого — разделение транспортного движения по уровням, многоэтажная застройка и роль вертикальных коммуникаций, да и сама машинная эстетика, хоть и не в такой непосредственной форме, как предполагал Сант-Элиа, но оказала большое влияние на характер и стилистику всей современной архитектуры.

Роберт Уиттен. Система городов-спутников. 1923 г.

Во многом сходны с пророческими проектами Сант-Элиа архитектурные рисунки советского архитектора-художника Якова Чернихова. Возможно, они более фрагментарны — Чернихов нигде не рисует город целиком или хотя бы его законченную часть — он изображает лишь сооружения или их нагромождения, как правило, в необычных, резких ракурсах. Но зато экспрессии, символической мощи, предощущения совершенно новой эстетики города — всего этого у Чернихова не отнимешь. Здесь он, пожалуй, пошел дальше Сант-Элиа (молодой итальянец погиб на фронте первой мировой войны и немногое успел сделать). Странное ощущение испытываешь сегодня, разглядывая рисунки Чернихова — вроде и непохоже на современную архитектуру, а в то же время что-то самое главное схвачено. Так бывает, когда смотришь на иной портрет работы хорошего художника — все черты лица изменены почти до неузнаваемости, а сходство с оригиналом налицо.

Но все же и Сант-Элиа, и Чернихов — всего лишь, как говорится, футурология, мечты о будущем, проникнутые духом урбанизма. В 1922 году появилась гораздо более весомая заявка в защиту урбанизма. Знаменитый французский архитектор — новатор Ле Корбюзье (его имя не раз уже упоминалось в первом томе книги) выступает с проектом современного города на 3 миллиона жителей, который несколько позднее он назовет Лучезарным городом. Лучезарным — потому, что его центральную часть составляют гигантские стеклянные небоскребы-башни сложной конфигурации, геометрически правильно расставленные в пространстве. Комплекс башен окружен более скромной, но тоже многоэтажной застройкой, образованной непрерывной лентой «домов с выступами» — незатейливый орнамент позволяет организовать просторные, хорошо озелененные жилые дворы. Весь город открыт солнцу и свету, но благодаря высокой плотности застройки сконцентрирован на площади немногим более 70 квадратных километров (собственно Париж в его административных границах, то есть центральная, наиболее плотно застроенная часть французской столицы вмещает сегодня 2,3 миллиона человек на площади 105 квадратных километров). Если взять для более точного сравнения жилую часть и общественный центр Лучезарного города, то Корбюзье и вовсе уместил свои 3 миллиона в пределах прямоугольника размером примерно 7,5 на 4,5 километра, то есть на площади меньше 40 квадратных километров. И однако тщательно проработанный проект гарантировал каждому жителю необходимую порцию солнечного света, отдельную квартиру на семью со сквозным проветриванием, высокий уровень общественного обслуживания — единым словом, все блага современной цивилизации.

Суздаль. Покровский монастырь

Корбюзье, конечно, строго говоря, не был первым, кто решительно выступил на стороне урбанистов. Еще в 1910 году главный архитектор Парижа Эжен Энар представил доклад на тему «Город будущего», где он отстаивал необходимость организации городского движения в разных уровнях, предлагал в качестве основного типа городской застройки железобетонные здания с плоскими кровлями, высказывался за всемерное использование достижений науки и техники в современном градостроительстве. Известный французский архитектор, один из пионеров новой архитектуры, Огюст Перре, предложил проект города, состоящего из 65-этажных небоскребов, соединенных на половине своей высоты транспортными мостами-эстакадами. Были и другие проекты. Но Корбюзье удалось лучше всего выразить дух того, что уже носилось в воздухе. Его проект Лучезарного города на долгие годы стал символом оптимистического урбанизма, символом веры в возможность тотальной перестройки городов XIX века и создания новых градостроительных условий в веке XX, когда научно-технический прогресс должен был наконец докатиться не только до передовых отраслей промышленности, но и до всей нашей жизни, до рутины повседневного быта.

КАКОЙ ГОРОД САМЫЙ «ВЫГОДНЫЙ»?

Так думал Корбюзье и очень многие архитекторы-урбанисты, разделявшие его представления о современном градостроительстве. Компактные, плотно застроенные многоэтажными домами и обязательно новые города должны были, по их мнению, решить проблему расселения в XX веке. Но вот какого размера должны быть «идеальные» для жизни города — тут мнения специалистов разделились и довольно существенно. Цифра 3 миллиона, названная Корбюзье, казалась многим явно завышенной — не верилось, что в таком большом, а точнее сказать, гигантском городе удастся наладить хорошо организованную жизнь без дополнительных издержек.

Арх. И. Леонидов. Соцгород Магнитогорск. Конкурсный проект

В нашей стране вопрос о размерах «оптимального», как было принято тогда выражаться, города особенно остро встал в послевоенный период, когда наряду с восстановлением разрушенных войной городов европейской части страны необходимо было вести освоение новых районов, новых ресурсов полезных ископаемых. А это делало строительство новых городов не только крайне нужным делом, но и широко распространенным, по сути дела, массовым явлением. Волжский, Ангарск, Братск, Новая Каховка и многие другие города ведут свою родословную как раз с того времени. Это было уже второе поколение советских новых городов — после Магнитогорска, Новокузнецка, Запорожья. И если тогда приходилось больше действовать второпях и на ощупь, то теперь были все возможности приступить к делу во всеоружии современной градостроительной теории.

Теория отдавала предпочтение преимущественному развитию малых и средних городов. Считалось, что они удобнее для жизни, чем большие. Смущали лишь издержки на создание инженерно-транспортной и социальной инфраструктуры, которые в городах малого размера были все-таки несколько выше, чем в средних. В ту пору существовало множество научных работ и расчетов, с разных точек зрения обосновывающих «оптимальный размер» города. Сейчас, по прошествии четверти века, попытки найти единственный на все случаи жизни, наилучший (или хотя бы наиболее выгодный) размер города кажутся наивными, чем-то вроде поисков вечного двигателя или философского камня. Но тогда нам довелось не только застать время, но и принимать участие в научных баталиях по поводу размеров оптимального города — в те годы все это воспринималось самым серьезным образом, как последнее слово градостроительной науки.

Идеальный город Даниэля Спекле. 1608 г. Последовательное использование радиальной планировочной системы

Не следует думать, что концепция «оптимального города» была на вооружении лишь у советских градостроителей — ей уплатили дань и Западная Европа, и Соединенные Штаты Америки. Со свойственным им прагматизмом американцы определили, что самым дешевым для строительства является город с населением около 100 тысяч человек. У нас обычно назывались цифры 50—250 тысяч человек, хотя были и сторонники еще большего укрупнения.

В соответствии с такими рекомендациями и разрабатывались генеральные планы новых городов. Размер города рассматривался как нечто незыблемое и не подлежащее изменению. Транспортная система, общегородской центр, вся функциональная структура такого города были изначально рассчитаны на его «оптимальный размер». Все рассчитано, все сбалансировано, все издержки минимизированы — одним словом, такой «оптимальный город», казалось бы, должен работать как безотказный, совершенный механизм.

Роберт Оуэн. Город на 2—2,5 тысячи жителей. 1841 г.

И вот тут — как нередко бывает — жизнь нанесла теории «оптимального» города неожиданный удар. Притом удар такой силы, от которого она уже никогда так и не сумела оправиться. Выяснилось, что города, заложенные и построенные по тщательно проведенным расчетам и детально разработанным генпланам, не хотят или не могут укладываться в отведенные им размеры. Город Волжский, например, был рассчитан на 35 тысяч человек, а уже через три года его населяло 150 тысяч. И это был отнюдь не единичный случай — ошибки в определении расчетной численности населения были зафиксированы буквально во всех случаях проектирования и строительства новых городов. Причем ошибки были серьезные, на порядок и больше, и все они были в сторону занижения расчетной численности населения по отношению к ее фактическому значению. Одним словом, города стремились стать как можно больше — малые торопились стать средними, средние поскорее перейти в категорию крупных.

Процесс разрастания развивался настолько стремительно, что за одно только десятилетие генеральный план, рассчитанный на 25—30 лет, приходилось переделывать по два, три, а то и больше раз. Тогда-то градостроители стали всерьез задумываться над тем, почему такое происходит, в чем исходная причина 5 ошибок. Таких причин, как всегда, нашлось немало — тут и выгоды расположения нового города в системе других городов, и его привлекательность для населения как нового. Ну и, пожалуй, наиболее серьезная причина — выгоды размещения нового промышленного производства для министерств и ведомств в городах с достаточно большой численностью населения.

Старый Львов сверху

Главный вывод, который пришлось сделать градостроителям, выглядел неутешительно по отношению к тем теориям, которые они исповедовали. «Оптимального» города нет и быть не может. В различных конкретных условиях наиболее эффективным оказывается тот или иной конкретный размер — когда 10 тысяч, а когда и больше миллиона. Причем и такую величину ни в коем случае нельзя считать окончательной, раз и навсегда заданной, она меняется, поскольку меняются и порождающие ее условия. Значит, генеральный план развития города не может составляться как статичный, во всех деталях определенный и законченный документ. Он должен быть гибким, открытым для изменений, иногда даже непредсказуемым.

Нелегкий вывод — он требовал отказаться от многого из того, что было привычным, прочно устоявшимся в градостроительстве. Старейший советский градостроитель Виталий Алексеевич Лавров был одним из первых, кто решился сказать об этом вслух, а затем написать в своих статьях и книгах.

Но тут нам придется в очередной раз нарушить хронологию и перескочить назад — из 60-х годов в 20-е, поскольку именно тогда родились идеи открытой, гибкой структуры городского плана.